Слеза золотая, сверкни и погибни, рассыпься, зрачку не мешай. Я всей панорамы ещё не запомнил. Запомню и сразу уйду. Надежд на взаимность пускай ни малейших. Ландшафты не знают о ней. Ну что ж. Ни малейших. Я здесь не за этим. Мне только проститься, и всё. Прощай, горожанка. Считай машинально ступени от порта наверх, домой или в гости неся, con amore, большую корзину маслин. Прощай, побережье. Храни, con amore, присущий тебе аромат. Нет войн. Нет ошибок. Вода не замёрзнет. Везувий не заговорит. Не то любопытно, что я в одночасье к такому приволью привык, сто лет накануне прожив в катакомбах, наощупь, вслепую почти. Вопрос - отвыкать ли теперь, отправляясь обратно и слыша вослед: Прощай, чужестранец! Ну да, чужестранец. Конечно. Конечно, прощай. Не вмиг, но отвыкну. Замкнусь, онемею, везенье случайным сочту. Вернусь в подземелье, дневник безучастный продолжу не с новой строки. Но здесь... Но покуда лежит предо мною густая Тирренская синь, - я к ней, сon amore, тянусь, постигая внезапно, что значит душа.