Молился я, бредя по стерне пустынной, Я к собственному мужеству шел с повинной, Я нес, взвалив на плечи, грехов палитру, И больше ничего, и шептал молитву, О том, о чем бы каждый молиться смог. О гордости ума, доброте сердечной, О радости пусть ложной, но только вечной, Просил в своей молитве я чуть слышно, А небо было холодно и недвижно, И мой нетвердый голос звенел и креп. Но вот мою молитву услышал ветер И тихим завыванием ей ответил, И где-то шевельнулись лесные кроны, И эхом вдруг откликнулись гор короны, И нехотя прислушались небеса. Земля заволновалась ложбинкой каждой, Пески затрепетали, томясь от жажды, Моря зарокотали, боясь взбурлиться, И вот уж целый хор из зверья и птицы Наивную молитву за мной читал. Я шел, молясь и зная, что все напрасно, Что мне и снисхожденья-то просить опасно, Поскольку я, иуда, не верил в Бога - Но пела подо мною моя дорога, И такт ей отбивали мои шаги. Но вот моей молитве и боги вняли, И тоже взволновались и шум подняли, И двери распахнули в свой парламент, И даже развернули чудной орнамент Мудреных гороскопов людских судеб. И смысл бытия мне слегка открылся, И понял я, что многого не добился, И понял я, что путь мой тернист и труден... Но как моей молитве не вняли люди - Я этого осмыслить никак не мог. Но продолжал идти сквозь года и горы, Дыханием пути надрывая горло, Вдызая воздух огненных суховеев, А холод все сгущался, мечты развеяв. Я чувствовал, что голос мой слаб и стынет - Но продолжал молиться среди пустыни, И ветры иссушали мою гортань...