То галопом, то вверх тормашками - дни мелькают а ля драже. Например, эти две с ромашками не полюбят меня уже. Прежде взвыл о таком бы бедствии, нынче ж только губу скривлю: ничего, как-нибудь впоследствии я их тоже не полюблю. Не мычи, пассажир, так ласково. Стоит повесть твоя пятак. Сколько пива в тебе голландского, я вполне угадал и так. Худший способ вербовки ближнего - биография с молотка. Эко диво, что ты из Нижнего! Хоть из Вышнего Волочка. Ты бы шансы вперёд просчитывал, а внедрялся бы уж затем. Или тот, кто тебя воспитывал, завоспитывался совсем? Возражай естеству по-разному, раздражай ретивое, но не указывай мне, алмазному, на своё золотое дно. Темнота за стеклом - нормальная. То не юность мосты сожгла. То банальная радиальная просияла и отошла. Но коснуться того сияния, вспять отмерив по полверсты, не сумеем уже ни я-я-я, ни, тем более, ты-ты-ты. Подожди в турникет рекой впадать и дыши чуть в сторонку, да. Мне от Красных ворот рукой подать, а тебе ещё вон куда. Так что крепче держись за поручень. А когда побредёшь пешком, лучше там припадай к забору, чем упадай в лопухи мешком. Вот и якорь стальней стальнейшего. Ночь у Красных ворот свежа. Светлячковый пунктир дальнейшего проникает в туман, жужжа. Он теряется близ Рейкьявика. Дальше - джунгли долгот-широт. В джунглях ни одного человека. Разумеется, я не в счёт. Не буквально так синтаксически превратив "никогда" в "нигде", над кремнистым путём классически подпевает звезда звезде. Я в торжественном их приветствии не нуждаюсь, но не горжусь: ничего, как-нибудь впоследствии я им тоже не пригожусь. 1997