Сном называй, ворожбой, искушеньем, но - чуть разглядев этот праздник чумной - я возомнил, будто он соглашеньем, пускай краткосрочным, но связан со мной. Без году неделя в цирке, меньше, чем тот ворон на Майорке, будь я - ну, хотя бы не птенец, тогда оно бы - туда-сюда. Мне же словно кто-то подмигнул - и вот, один во всей галёрке, обмер я и воздух обнял, не исчезнуть чтобы. Что да то да. Кровь осеклась, бормоча "поздно, поздно". Душа заметалась, сама не своя. Словно у всех на глазах виртуозно не рыжий ковёрный споткнулся, а я. Словно в заводной шкатулке вентиль или клапан, там не важно, сбился, ноту взял и отпустить не мог, о чудо, аж полчаса. Всякий звук умолк, а этот нет, и - вполрезьбы, но так протяжно - длился, не кончался, не кончался он, покуда не кончился. Семь с той поры январей незаметных в архив отошло и быльём поросло. Помню ещё, что крикун в позументах картавил, но это меня не спасло. Я и не расслышал толком, что он объявлял, вертя фасадом. Видно, речь его и впрямь была скорей корява, чем вычурна. Понял я лишь то, что неширок под ним помост и рядом-рядом - бездна. Глубже впадины морской. Черней зуава. Черным-черна. Врач говорит: магистраль не задета. Испуг излечим. Но могло б и убить. Цирк отступил. Расцвела оперетта. Любить ли её? Слух прошёл, что любить. Впрочем, тут и "да" и "нет" верны, пиши рецепт, какой охота. Легче не бывало, не бывало, не бывало экзамена. Кто-то и тебя потом с шарманкою сравнит, в которой что-то долго замирало, замирало, замирало...И замерло. 1997